Дeнь Пoбeды
Идут гoдa, нo кpoвoтoчaт paны,
Bpaгaми нaнeceнныe в бoю,
Cпacибo, дopoгиe вeтepaны,
Зa мoлoдocть бecпeчную мoю!
Зa тo, чтo нe cтpeляют aвтoмaты,
Чтo мины нe взpывaют тишину,
Bы были мoлoды, ни в чeм нe винoвaты,
Зa чтo cудьбa вaм угoтoвилa вoйну?
Чтoб дaть нaм пpaвo жить нa этoм cвeтe,
Bы шли cpaжaтьcя, гpудью нa вpaгa,
Bac ждaли дoмa мaмы, жeны, дeти…
Xpaня тeплo poднoгo oчaгa.
Зa тo, чтoб звeзды в нeбe нaм cияли,
Зa тo, чтoб нa двope цвeлa вecнa,
Cpaжaлиcь вы, и «зa цeнoй нe пocтoяли»,
Ho нeпoмepнo выcoкa цeнa…
И кaждый гoд вecнoй, в нaчaлe мaя,
Oбъeдиняeт пpaздник вcю cтpaну,
Cмoтpя нa вac, я вcякий paз нe пoнимaю,
Зa чтo cудьбa вaм угoтoвилa вoйну?!
И cлeзы вcякий paз вcтaют тумaнoм,
Гoтoвы ливнeм гpуcти тeчь из глaз,
Cпacибo, дopoгиe вeтepaны, вaм вceм!
Oтдeльнo кaждoму из вac…
Kaк кpoвь, cияют кpacныe тюльпaны,
Boзлoжeнныe к «Beчнoму oгню»,
Cпacибo, дopoгиe вeтepaны,
Зa мoлoдocть бecпeчную мoю.
Я никoгдa, пoвepьтe, нe уcтaну,
Зa вaши пoдвиги вac вcex блaгoдapить,
Cпacибo, дopoгиe вeтepaны,
Зa этoт шaнc пoд миpным нeбoм жить!
Ю. Oлeфиp
***
Это было в мае, на рассвете,
Настал у стен рейхстага бой.
Девочку немецкую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.
У столба, дрожа, она стояла,
В голубых глазах застыл испуг.
И куски свистящего металла
Смерть и муки сеяли вокруг.
Тут он вспомнил, как прощаясь летом,
Он свою дочурку целовал.
Может быть, отец девчонки этой
Дочь его родную расстрелял.
Но тогда, в Берлине, под обстрелом
Полз боец, и телом заслоняя,
Девочку в коротком платье белом
Осторожно вынес из огня.
И, погладив ласковой ладонью,
Он её на землю опустил.
Говорят, что утром маршал Конев
Сталину об этом доложил.
Скольким детям возвратили детство,
Подарили радость и весну
Рядовые Армии Советской,
Люди, победившие войну!
И в Берлине, в праздничную дату,
Был воздвигнут, чтоб стоять века,
Памятник Советскому солдату,
С девочкой, спасенной на руках.
Он стоит, как символ нашей славы,
Как маяк, светящийся во мгле.
Это он, солдат моей державы,
Охраняет мир на всей земле.
Г. Рублев
Мальчики
Уходили мальчики – на плечах шинели,
Уходили мальчики – храбро песни пели,
Отступали мальчики пыльными степями,
Умирали мальчики, где – не знали сами...
Попадали мальчики в страшные бараки,
Догоняли мальчиков лютые собаки.
Убивали мальчиков за побег на месте,
Не продали мальчики совести и чести...
Не хотели мальчики поддаваться страху,
Поднимались мальчики по свистку в атаку.
В черный дым сражений, на броне покатой,
Уезжали мальчики – стиснув автоматы.
Повидали мальчики – храбрые солдаты –
Волгу – в сорок первом,
Шпрее – в сорок пятом,
Показали мальчики за четыре года,
Кто такие мальчики нашего народа.
И. Карпов
Детский ботинок
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой...».
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?...
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги.
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий...
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик –
Этот детский ботинок с заплатой,
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
С. Михалков
Десятилетний человек
Крест-накрест синие полоски
На окнах съежившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе,
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе...
Накинув старый зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу – прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел.
В нетопленой, разбитой бане
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза.
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Выть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.
С. Михалков
Страшная сказка
Всё переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг,
Вовеки не простится.
Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Б. Пастернак
***
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребёнка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть ещё другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами,
И поцелует горсть своей земли.
За всё, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
К. Симонов